В начале ноября в Москву на организованную Центром энергетики и безопасности конференцию по нераспространению прибудет замгенсека ООН по вопросам разоружения Идзуми Накамицу. Готовясь к поездке, она рассказала корреспонденту “Ъ” Елене Черненко, что делает ядерную войну более вероятной и возможно ли вести ее в ограниченном формате.
Заместитель генерального секретаря ООН Идзуми Накамицу
Фото: Andrew Medichini, AP
Заместитель генерального секретаря ООН Идзуми Накамицу
Фото: Andrew Medichini, AP
— В последние несколько месяцев российские дипломаты неоднократно предупреждали о растущих рисках ядерной войны. Разделяете ли вы этот алармизм?
— Об этом предупреждают не только российские дипломаты. Многие аналитические организации, эксперты по контролю над вооружениями говорят про растущий риск ядерной конфронтации. Знаменитые часы «Судного дня» снова вернули на без двух минут полночь. Существуют серьезные опасения того, что ситуация снова становится довольно опасной. И я вижу много разных причин для этого.
Одна становится очевидной, если последить за заявлениями и новостными сообщениями, которые выходят в разных частях мира. К сожалению, доверие между государствами — включая ядерные державы — серьезно нарушено. Как сказал генеральный секретарь ООН, «мир сейчас находится в состоянии беспорядка из-за дефицита доверия».
Также необходимо отметить нехватку диалога.
Похоже на то, что ведущие державы и другие страны начинают ценить военные возможности больше дипломатии, переговоров и диалога.
Наблюдается также общее ухудшение международных отношений — отношений между государствами, что и выливается во всю эту острую риторику «у нас так много возможностей, так много силы, мы готовы начать военную агрессию или гонку вооружений». На наших глазах развивается неутешительная ситуация.
Но есть и много других факторов, усложняющих обстановку. Дефицит доверия и недостаток диалога приводят к разрушению того, чего международное сообщество добивалось так много лет. Контроль над вооружением и режимы разоружения, соответствующие организации — ко всему этому в последнее время относятся со все меньшим уважением, либо это не выполняют в полной мере. Последний пример — Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (Договор о РСМД.— “Ъ”). Режим контроля над вооружениями начинает ослабевать.
Но есть и геополитический фактор. Сами отношения стали более сложными. Простого биполярного мира больше нет. Мир стал более сложным и многополярным. Есть страны-обладательницы ядерного оружия, вовлеченные в региональную конкуренцию и соперничество. Например, так можно сказать про ситуацию вокруг Кашмира, которая вызывает обеспокоенность, поскольку речь идет о двух странах с ядерным потенциалом. Региональные споры и стратегическое соперничество с ядерным контекстом имеют место и на Ближнем Востоке.
Кроме того, мы наблюдаем быстрое развитие науки и новых технологий. Мы точно не знаем, как это отразится на ядерной сфере, но многие уже начинают говорить о как минимум необходимости лучше понимать, какими могут быть последствия вредоносной деятельности в киберпространстве, потенциальные последствия от применения оружия с использованием искусственного интеллекта, гиперзвукового оружия и обычных вооружений, которые могут иметь стратегические последствия.
Иными словами, есть много факторов, которые увеличивают угрозу ядерной конфронтации. Но самая острая проблема — это дефицит доверия между государствами. Остальные факторы усугубляют это. Ситуация очень сложная.
— Москва винит Вашингтон в осложнении ситуации, потому что это США вышли из Договора по ПРО, из иранской ядерной сделки, из Договора по РСМД и так далее. Вы не можете возлагать вину на кого-то конкретного, но, скажите, могли бы стороны сделать больше для того, чтобы предотвратить ухудшение отношений?
— Конечно. Мы не знаем, что именно произошло, у нас нет разведывательных данных по Договору о РСМД. Но одно можно сказать точно. За это время и генеральный секретарь, и я сама постоянно призывали обе стороны — и Россию, и США — к использованию механизмов, предусмотренных Договором о РСМД, и преодолению разногласий через диалог. Еще раз, все сводится к диалогу, переговорам, общению.
Но 2 августа действие договора закончилось, и теперь нам остается сказать, что мы глубоко сожалеем, что стороны не смогли преодолеть разногласия по договору путем диалога и переговоров.
Теперь еще важнее, чтобы две страны приложили все усилия для продления Договора о дальнейшем сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-3.— “Ъ”). Если стороны позволят ему прекратить свое действие в 2021 году, то впервые с 1970-х годов у двух крупнейших ядерных держав мира не будет никаких ограничений по стратегическим ядерным запасам. А этого бы никому не хотелось.
Многие страны-участницы Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО.— “Ъ”) сейчас обращаются и к США, и к России, потому что, если они всерьез возьмутся за переговоры по продлению СНВ-3, это станет и очень хорошим жестом в контексте намеченной на 2020-й год обзорной конференции ДНЯО. Другие страны-участницы ДНЯО хотят, чтобы договор был продлен. Я думаю, что продление СНВ-3 должно стать одной из наших приоритетных задач на ближайшее время, поэтому генеральный секретарь и озвучивал этот пункт в своих последних обращениях.
— Многие в России обеспокоены разработкой Соединенными Штатами ядерного оружия малой мощности. Вы верите в возможность ограниченной ядерной войны?
— Нет, не верим. Наша позиция очень четкая. Ядерное оружие никогда не должно быть вновь применено. Этот принцип мы непременно должны отстаивать. Генеральный секретарь включил этот пункт в свою Программу по разоружению в качестве одного из приоритетных. Михаил Горбачев и Рональд Рейган выступили в свое время с очень хорошим заявлением — о том, что в ядерной войне не может быть победителей, а потому ее нельзя развязывать.
— Российские власти год назад предложили США переподтвердить это заявление.
— Да. Оно необязательно должно слово в слово совпадать с тем заявлением. Но принципиальную позицию о том, что ядерное оружие никогда не должно быть применено вновь, надо отстаивать и продвигать. Хиросима и Нагасаки должны всегда напоминать нам о важности этого принципа.
С этой точки зрения даже в случае с ядерным оружием малой мощности — я, кстати, не согласна с этой терминологией, что такое малая мощность, ведь, скорее всего, это было бы мощнее Хиросимы и Нагасаки — мы должны придерживаться принципа неприменения.
И мы непременно должны держать перед глазами нашу общую цель достижения мира, свободного от ядерного оружия.
С точки зрения разъяснительной работы эти два пункта крайне важны. И они напрямую относятся к ядерному оружию малой мощности. Мы не верим в возможность ограниченного применения тактического ядерного оружия, ядерного оружия малой дальности или малой мощности. Времени на принятие решений у тех, кто ответственен за «нажатие кнопки», остается все меньше и меньше, особенно если ответственность за запуск делегирована на тактический уровень. Я не верю в то, что ядерное оружие малой дальности или малой мощности можно применить в ограниченном масштабе, а мы, очевидно, не хотим стать свидетелями ситуации, которая очень быстро приведет к эскалации. Будучи студенткой, я изучала теорию MAD…
— Взаимное гарантированное уничтожение…
— Да. Мы не хотим взаимного гарантированного уничтожения. Я не верю в ограниченное или контролируемое применение какого-либо вида ядерного оружия.
— Еще один проблемный вопрос — это Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). США в текущем году заявили, что Россия нарушила этот договор, в то время как Россия напоминает, что США даже не ратифицировали его. Есть ли у ДВЗЯИ шанс вступить в силу?
— Мы должны сделать все, чтобы он вступил в силу. Это крайне важная задача, и мы должны были ее давно реализовать, ведь этот договор один из столпов режима ядерного разоружения. Поэтому мы раз в два года проводим конференцию по содействию вступлению ДВЗЯИ в силу. Да, конечно, в отношении испытаний действуют моратории, но они не могут заменить юридически обязывающий запрет на ядерные испытания. Исходя из этого мы продолжаем верить, что ДВЗЯИ должен вступить в силу, и мы делаем все возможное, чтобы это стало реальностью.
Как вы знаете, восемь государств из так называемого Приложения 2 еще не ратифицировали этот договор. Для вступления в силу ДВЗЯИ необходимо выполнить ряд условий. И прежде всего его должны ратифицировать все страны из Приложения 2. На этих государствах лежит особая ответственность. Но есть и страны вне Приложения 2, не завершившие процесс ратификации. Ответственность за судьбу этого договора лежит на нас всех, и мы надеемся, что договор все же вступит в силу.
Фотогалерея
История создания и запрещения ядерного оружия
Фото: Wikipedia
Фото: AP
Фото: QuartzMMN
Фото: U.S. Army
Фото: ТАСС
Фото: Дмитрий Бальтерманц / Фотоархив журнала «Огонек»
Фото: Federal Government of the United States
Фото: U.S. Army
Фото: Wikipedia
Фото: U.S. Army
Фото: Wikipedia
Фото: Кадр из видео
Фото: AP / Lionel Cironneau
Фото: AP
Фото: AP
Фото: Минатом
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ / Фотоархив журнала «Огонек»
Фото: AP / Jerry Mosey
Фото: AP
Фото: AP / Osamu Honda
— Вижу, что вы оптимист.
— Я так давно работаю в ООН — я не могу не быть оптимистом. Если вы пессимист, вы не сможете работать в ООН.
— Я внесу пессимистичную нотку. Иранская ядерная сделка (Совместный всеобъемлющий план действий, СВПД) расценивалась как значительное достижение международного сообщества и, собственно говоря, ООН. Вам не жаль, что все разваливается на глазах? Что-то еще можно спасти?
— Действительно, мы всегда называли эту сделку большим успехом для режима нераспространения ядерного оружия. Эта договоренность стала важным инструментом предотвращения распространения ядерного оружия в этот регион. Поэтому мы, конечно, хотели, чтобы сделка оставалась в силе, но, к сожалению, одна из сторон из нее вышла.
Нам сейчас необходимо предпринять ряд шагов. Во-первых, важно, чтобы все участники СВПД и государства региона воздержались от каких-либо провокационных шагов. Любых шагов, которые потенциально могут обострить и без того очень хрупкую ситуацию в регионе. Мы задействуем все инструменты — публичную дипломатию, но и закулисную, конечно,— чтобы призвать все стороны к сдержанности и недопущению любых действий, способных ухудшить ситуацию в регионе.
Во-вторых, мы должны обеспечить максимальную поддержку работы МАГАТЭ. Эта организация выполняет профессиональную работу технического характера. Ее представители продолжают посещать Иран и, мы надеемся, что им будет оказана максимальная поддержка.
В-третьих, поддержка должна оказываться всем странам и организациям, которые занимаются торговлей с Ираном на законных основаниях. Важно, чтобы экономическое сотрудничество и торговля с Ираном в законных рамках продолжали развиваться, с тем чтобы у Тегерана был стимул проявлять сдерживание и сохранять приверженность сделке.
Мы очень надеемся, что ситуация не обострится.
— Некоторые эксперты в России говорят, что времена традиционных подходов к вопросам контроля над вооружениями прошли, а концепция двусторонней стратегической стабильности устарела. Они призывают ввести в оборот новый термин: многостороннее сдерживание. Что скажете?
— Об этом говорят не только российские эксперты. Я все чаще слышу те же аргументы от американских экспертов, например. Президент (США Дональд.— “Ъ”) Трамп заявил о необходимости нового видения в сфере контроля над вооружениями. Схожие призывы раздаются в Европе. Я думаю, что голоса в пользу нового видения и новых подходов к контролю над вооружениями будут звучать все громче. В мире происходят важные изменения.
Наверное, традиционная система контроля над вооружениями не может оставаться точно такой же, какой она была задумана многие десятилетия назад.
В феврале в Женеве генеральный секретарь ООН упомянул о необходимости нового видения в сфере контроля над вооружениями и разоружения. Это было в его обращении к конференции по разоружению.
Я думаю, что нам необходимо начать думать над тем, каким может быть это видение, каковыми должны быть элементы новой системы. Но пока мы над этим думаем, нам надо сохранить то, что у нас есть. Генеральный секретарь об этом неоднократно говорил, и я с этим полностью согласна. Слишком опасно отбрасывать все, что у нас есть, и только после этого начинать думать о новом видении. Ради стабильности мы должны сохранять то, что есть, и одновременно думать о новых подходах.
Мы готовы оказывать государствам-членам поддержу в выработке очертаний этого нового видения. Есть ряд принципиальных элементов, которые мы хотели бы привнести в те дискуссии, которые сейчас зарождаются.
Прежде всего это, повторюсь, принцип абсолютного неприменения ядерного оружия и стремления к общей цели мира без ядерного оружия. Это должно быть неотъемлемой составляющей любого нового видения.
Но нам надо задуматься и о том, как повлияют на стратегическую стабильность и глобальную безопасность новые системы вооружений — гиперзвуковое оружие, космическое оружие, кибервооружение, искусственный интеллект и смертоносные автономные системы. Этому стоит уделить первостепенное внимание, поскольку эти новшества будут иметь важные последствия.
Кроме того, можно было бы подумать об адаптированном подходе к разоружению и контролю над вооружениями для разных регионов. Эти подходы должны быть сопряжены с политическими усилиями по урегулированию конфликтов и трений. Отдельные регионы могут потребовать особых подходов, такие как Индия—Пакистан, Ближний Восток, Корейский полуостров.
В целом контроль над вооружениями и разоружение всегда были направлены на количественные характеристики арсеналов. С 70 тыс. боеголовок мы дошли до 13 тыс. Но что касается качественных характеристик, мы вновь становимся свидетелями динамики гонки вооружений. И я убеждена, что в рамках любого нового видения нам надо будет принимать во внимание и качественные характеристики вооружений.
— Может, настало время переименовать вашу должность? Вы занимаетесь вопросами разоружения, но никто уже не разоружается.
— Нам надо вернуться к диалогу. Генеральный секретарь и ООН готовы предпринять все усилия, чтобы обернуть вспять тот тренд, о котором вы говорите.